Панцырев Юрий. Лето,пришедшее в дом
Поезд Челябинск-Петербург, на котором Маша должна была уехать от родителей к себе домой, прибывал на их маленькую станцию в 5 часов вечера. Но уже с утра в доме царила суматоха — напечь пирогов, сварить яиц, запечь курицу, нарвать зеленого лука на огороде.
Маша в сотый раз повторяла, что в дороге она не ест, что половина еды протухнет, но мать не хотела ее слушать — ребенок (хорош ребенок – 30 лет бабе) должен уехать из дома сытым до отвала и с запасом еды на неделю. И без разговоров!
Отец с потемневшим лицом ходил то в гараж — проверить, заводится ли машина, то в подвал за вареньем, то в сарай за сушеными грибами. Маша категорически отказывалась везти что-либо в Питер, клянясь, что у нее в квартире все шкафы и холодильники ломятся от провизии. Родители не без оснований утверждали, что она врет, и продолжали нагружать сумки домашними заготовками.
Еще 25 лет назад они отправили в Ленинград поступать в институт сына. Потом — среднюю дочь. А затем и младшую. На студенческие каникулы домой приезжали отощавшие студенты с животом, прилипшим к спине. В свои общаги они возвращались отъевшиеся, с мешками картошки, банками, коробками, огромными сумками… Часто этот мешок картошки кормил всю зиму еще и соседей по комнате.
Голодные студенческие времена прошли, но ритуал проводов остался — ребенок должен уехать из дома с баулами, оттягивающими руки – отец их в шутку называл «мечта оккупанта». Родители как будто не замечали, что вместо тощих и голодных студентов давно уже приезжают более чем солидные семейные дяди и тети...
В полчетвертого в доме началась суматоха. Мать кричала, что поезд скоро уйдет, а еще ничего не готово, отец увязывал коробки, а Маша отбирала лук из огромной связки, висевшей на кухне, и думала о том, как это действует на нервы — до поезда вагон времени, на вокзал ехать 10 минут, а в доме уже истерика. Как-то в одной книге она прочитала о вечной провинциальной боязни опоздать на поезд — действительно, у них в семье на вокзал было принято приезжать за час до отправления.
Наконец, все было собрано. Как водится, присели на дорожку. Маша чувствовала, как тоска все больше сжимает сердце. Отец шутил, мать нервничала, и дочь знала, как тяжело им уже в который раз отправлять в другую жизнь свое чадо. Проводы и встречи у них в семье были образом жизни – вот уже 25 лет. Трое детей приезжали по очереди хотя бы раз в год – то одни, то со своими детьми- семейством. Но каждый раз родители опять отрывали от их сердца – как по новой. Мать каждый раз рыдала, говоря, что это последняя встреча, а отец молчал, но Маша чувствовала, что ему эти проводы даются еще тяжелей.
Помолчав, встали и потащили сумки к стареньким «Жигулям». Отец страшно переживал, что машина заглохнет, а Маша улыбалась, вспоминая, что в студенческие годы он отвозил ее на вокзал на стареньком мотоцикле с коляской. Мать, страшно гордясь перед соседями, села на переднее сидение — «Это наша первая настоящая машина!». Маша ехала позади и грустно смотрела на свой маленький городок. Опять отрезать от себя — эти тихие зеленые улицы с деревянными домами, свое детство и свою юность.
Подъехали к желтому облупившемуся зданию вокзала. Маша украдкой глубоко вдыхала – начинало болеть сердце. Припарковались у крошечной статуи Ленина с протянутой рукой — она тут же радостно сообщила родителям, что когда-нибудь выкупит ее у родного города, чтобы поставить в коридоре вместо вешалки.
Как всегда при рвущем душу прощании, она бодрилась изо всех сил и делала вид, что ей вообще-то где-то даже радостно уезжать из дома – мол, надоела ваша опека и ваши нотации.
Мать и отец остались в машине, а Маша отправилась на перрон, под предлогом, чтобы посмотреть расписание – на самом деле надо было купить сигарет.
Солнце яростно поливало жаром маленькую привокзальную площадь. Пахло нагретым асфальтом и особым железнодорожным запахом — смесью машинного масла, пропитки шпал и мочи.
Продавщица мороженного пряталась под выцветшим зонтиком, дожидаясь наплыва покупателей с проходящего поезда, на котором и должна была уехать Маша.
Она в дорогом ларьке купила сигареты и, воровато оглянувшись, спрятала в сумку. «Забавно, мне 30 лет, а я все еще скрываю дома, что курю». Ей, выкуривавшей в ее суматошной питерской жизни по полторы пачки в день, очень тяжело было выдерживать никотиновое голодание в родительском доме. Приходилось куда-то выбираться украдкой, причем следить за тем, чтобы ее не засекли бдительные соседи. В их маленьком городке курящие девушки считались самыми падшими существами на земле.
Маша вернулась к родителям в машину. Они сидели молча, с такими грустными и потерянными лицами, что сердце заболело еще сильней.
- А вы знаете, что мне сейчас на перроне сказали? Поезд на сутки опаздывает!
- Как это? Почему?!
- Партизаны под Вяткой пути разобрали!
- Ой, пустомеля… Отец, это она в тебя такая балаболка, научил их всех на свою голову, слова нормального сказать не могут.
Маша засмеялась:
- Ну это только ты считаешь чувство юмора недостатком.
- Все пора коробки таскать, поезд недолго стоит, не успеем.
- Ну жара же!
- Ничего, не растаем.
Вещи перетащили на перрон, все трое стояли под жарким солнцем. Мать давала наставления в дорогу, отец молчал, все более темнея лицом.
- Пирожки все съешь, обязательно!
- Мама! У тебя там пирожков на взвод солдат!
- Ни с кем не разговаривай, в тамбур не выходи, и спать ляг пораньше!
- Мама! Мне 30 лет! В поездах я провела полжизни! Я даже проводником в стройотряде была!
- Да ты и в 30 года такая же загниголовая, как и в 13.
- О, господи…. Нет такого слова – загниголовая.
- На себя посмотри – увидишь такое слово. Завтра приедешь, сразу позвони.
- Да позвони, позвоню…
Мать вдруг начала утирать слезы, отец сам со слезами на глазах потрепал ее по плечу. Маша уже не могла выдерживать общего горя и взорвалась:
- Да что же вы меня всегда как в последний раз-то провожаете! Я же зимой приеду, через полгода всего!
- Эх, Машка, Машка… Никогда не знаешь, может, как раз и в последний.
Мать зарыдала, а Маша не знала, что сказать – ей самой было так же плохо, но проклятое упрямство не давало показать это.
- Хватит уже нагнетать! Сами же себя доводите!
Мать зарыдала еще сильней.
- Ладно, мать, не плачь. Все нормально будет, — отец, как всегда, был рядом с матерью.
На дальнем перекрестье путей показался поезд, родители засуетились. Медленно состав подъехал к перрону, началась обычная суматоха. Когда неподъемные вещи загрузили в вагон, Маша опять вышла на перрон. Мать вытирала слезы платком, отец молчал.
- Маша, завтра позвони обязательно!
- Позвоню, - бурчала Маша.
- Иди давай в поезд, сейчас тронется уже.
- Не тронется, еще гудка не было.
- Маша, какая же ты упрямая. Ведь 30 лет, а все ветер в голове.
- Вот не надо только на весь вокзал кричать, сколько мне лет…
- Или в поезд, балаболка!
Маша подставила щеки под мокрый поцелуй матери и колючее прикосновение щеки отца и отправилась в вагон. Через запыленное стекло было видно высокую худую фигуру отца и маленькую круглую матери. Горло сдавило – мать вытирала слезы, отец обнимал ее за плечо.
Маша махнула рукой – идите, мол, домой, но они стояли вдвоем. Родители всегда стояли так до последнего, до того момента, когда поезд увезет родное дитя – увезет туда, в его собственную жизнь, где оно уже не ребенок, а взрослый человек.
Поезд тронулся, Маша махнула рукой, отец и мать медленно шли за поездом. Скорость увеличилась, и маленький вокзал и в очередной раз осиротевшие родители скрылись из глаз.
Маша вышла в тамбур и закурила. Сердце сжималось от слез.
«Почему, почему я никогда, ни разу в жизни не сказала им, что мне тоже тяжело? Что я так же скучаю? Что мне очень больно уезжать? Почему???»
Маша курила, тайком утирая слезы. Утешала мысль о том, что когда она приедет в следующий раз, ее опять встретят на вокзале счастливые родители, мать напечет пирогов, отец выпьет водки, а они с матерью вина, будут долгие разговоры и — ощущение дома и детства. А уж если приедут и брат с сестрой – очень редко они оказывались дома вместе, то все они превратятся в детей и в доме все будет вверх дном.
Маша выбросила окурок. Она не знала, что в следующий раз семья на самом деле соберется вместе. На проводы – последние проводы отца. Тогда они наконец скажут все, что он давно хотел услышать, но уже будет слишком поздно.
- 4525 просмотров
